С тех пор и возле земных баз создаются небольшие питомники этих зверушек. Но в домах их держать нельзя — если животное будет жить рядом с человеком, оно скоро умрет, не выдержав всего, что носит в себе каждый человек. Потому этих животных держат за пределами баз, и лишь в самых тяжелых случаях люди берут их домой.
Возможно, в мифологии древних греков существует некое животное, которое может принять на себя чужую боль. Но ни в одном фольклоре нет рассказа о том, как человек в ответ на это действие отказывается от дружбы, чтобы не повредить животному.
***Черепаха Сэм***
Я знаю несколько американских рассказов, в которых некая группа животных либо живых существ планеты, долины, острова является на самом деле единым сложным организмом. И отдельно бегающие, даже враждующие (для постороннего наблюдателя) и совершенно несхожие существа — на самом деле молекулы единого тела, которое в момент опасности может отторгнуть агрессора. Об этом писал Саймак, об этом Дж. Шмиц написал рассказ «Сбалансированная экология».
Понимание биоценоза как единого целого может существовать только в сознании современного человека, для которого типичны мысли: «Наш мир един, все живое связано невидимыми нитями, и уничтожая реки, погубив леса, мы убиваем этим животных в тундре».
…На отдаленной планете существует роща Алмазных деревьев. Таких рощ там немало, но эта роща — самая большая, и деревья в ней, отличающиеся сказочно крепкой и ценной древесиной, самые высокие и здоровые. При роще есть ферма, из поколения в поколение семья фермеров ухаживает за рощей и ее обитателями, и, проводя рубки леса, люди стараются сделать так, чтобы от вырубок роще становилось лучше.
Но вот на ферме появляются богатые дельцы с другой планеты, готовые заплатить владельцам фермы любые деньги за право вырубить рощу — им срочно нужна алмазная древесина.
Драматический разговор слушают дети — Ильф и Орис, которые прибыли к дому на черепахе Сэме. Сэм так велик, так стар, что дети ездят на нем, уютно умещаясь между створками панциря возле основания шеи.
Следом за детьми к дому прибежали и местные зверьки — Врунишка Лу и Габи — быстрые малыши, которые запоминают, не понимая, любое слово, сказанное рядом с ними, и готовы передать их друзьям.
От них дети узнали, что покупатели, отчаявшись получить согласие от фермеров на уничтожение рощи, решили усыпить стариков и мошенническим путем перевести ферму на детей, от имени которых и заняться рубкой. Дети попадают в руки дельцам, и им с трудом удается убежать.
Когда дельцы бросились с пистолетами по роще за детьми, чтобы пристрелить их, оказалось, каждое дерево, каждый зверь и каждое насекомое в роще восстало против агрессоров.
Один из дельцов неосторожно пробежал близко от черепахи Сэма, приняв его за вершину скалы, и Сэм мгновенно схватил лапами его голову и раздавил, как орех. Спрятанная в земле росянка заманила в ловушку и проглотила второго дельца, третьего поймала Зеленая паутина. Затем под аэрокаром, который привез дельцов, образовалась трясина и затянула его. И ничто уже не напоминало о том, что здесь только что были визитеры. Алмазная роща успокоилась — она спасла себя и своих друзей. Черепаха Сэм — могла спокойно заснуть…
***Кадавр Выбегалы***
Каждую книгу следует завершить.
Достойно.
Внушительным аккордом.
Я думаю, что сделать это можно, обратившись к повести Стругацких «Понедельник начинается в субботу».
Просто чудо, что эта книга успела выйти в самый последний момент хрущевской «оттепели». Иначе ей бы ждать начала восьмидесятых, когда идеологическая удавка в дряхлых руках чуть ослабла. Впрочем, с 1966 по 1979 год, тринадцать лет, книга не выходила и как бы не существовала нигде, кроме как на черном книжном рынке.
Мое ощущение свежей радости от той книги было усилено рисунками Евгения Мигунова. Для меня «Понедельник» так и остался в памяти именно с этими рисунками, и Мигунов, в свою очередь, для многих почитателей Стругацких связан с этой книгой.
И я убежден, что, когда в последующие годы Стругацких поносили за поздние повести, страшнее всего был «Понедельник», так как ни один дряхлый режим не терпит, когда над ним смеются. У меня есть знакомый, известный художник. Всю жизнь он читает одну книгу. Дочитал, начал снова. Книга эта — «История Тома Джонса найденыша». Достойная книга.
Я поймал себя на мысли, что схож с моим приятелем.
Не раз уже по настроению или по делу открывал «Понедельник начинается в субботу» и пропадал на несколько часов, пока не прочитывал первую великолепную часть книги.
О ней и речь в нашем бестиарии.
Стругацкие создали в «Понедельнике» двойной мир. Первый — это город Соловец, в котором сконцентрировано волшебство, то ли потому, что оно исходит от Института Чародейства и Волшебства, то ли наоборот, институт возник в Соловце, так как иного, лучшего места сами его основатели отыскать не смогли.
Именно в силу этой двойственности фантастические существа, которых встречаешь в повести, либо живут в Соловце, вне института, либо имеют к институту прямое отношение и сидят в его камерах и клетках, либо по нему разгуливают.
«Внешние» создания несут на себе следы русского фольклора, пропущенного в основном сквозь призму пушкинского воображения. То есть пушкинский сказочный дуб — центр микрокосма, говорящий кот, русалка, что сидит на ветвях, а также щука в колодце и Наина Киевна, истолкованные современно, увиденные глазами младшего научного сотрудника, от этого обретают новые черты, не снившиеся и Пушкину. Если у нас есть «кот ученый», то Стругацкие предлагают нам задуматься, а что за речь и что за сказки мы услышим, познакомившись с котом.
Это мы узнаем.
Говорящая сказочная щука также делится с нами, то есть с Сашей, своими проблемами. Лишь русалка свесила с дерева акулий хвост и молчит. Правда, там еще возникает и сухая рыбья чешуя, но не сказано, русалочья ли она. Правда, как вы знаете, со Стругацкими я не согласен. Нет у русалок хвостов, о чем я имел честь сообщать. И уж тем более не может быть акульих хвостов — откуда быть таким хвостам в мирных отечественных водоемах?
В мире существ, пришедших из сказки русской, есть и еще один, хоть почти и не названный по имени, обитатель. Это — Змей — Горыныч, которого по Соловцу провозят в цистерне пожарные на испытания.
Ясно, что он огнедышащий, иначе зачем понадобились пожарные?
Змей — Горыныч посредник между миром Соловца и миром института.
На ночном дежурстве в здании института Привалов контролирует подведомственное хозяйство, и обнаруживается, что фантастические твари института по происхождению разноплеменные. Например, нам демонстрируют вполне теоретических «демонов Максвелла». Но и абстракцию можно увидеть забавной: «В фосфоресцирующем тумане маячили два макродемона Максвелла. Демоны играли в самую схоластическую из игр — в орлянку. Они занимались этим все свободное время, огромные, вялые, неописуемо нелепые, более всего похожие на колонии вируса полиомиелита под электронным микроскопом, одетые в поношенные ливреи».
Дальнейший обход института при вел новогоднего дежурного Привалова в вестибюль. Там на люстрах и в капителях колонн водились нетопыри и летучие собаки. Ну ладно бы водились, но в борьбе с попытками хозяйственников их извести ядами они «мутировали, среди них появлялись поющие и разговаривающие штаммы, потомки наиболее древних родов питались теперь исключительно пиретрумом, смешанным с хлорофосом…».
Я не уверен, что мутации реальных зверей достойны места в нашем бестиарии, но мутации, заставляющие петь и говорить, пожалуй, показывают, что мы имеем дело с новыми видами и классами бестий. Так что упомянуть о них я имею право.
Еще одно из описанных в этом труде существ, а именно — домовой, в институте НИИЧАВО тоже водится. Это домовой Тихон. «Славный серенький домовик из Рязанской области… Рисовал он превосходно, в стиле Бидструпа, и славился среди местных домовых рассудительностью и трезвым поведением».